Дым отечества [СИ] - Татьяна Апраксина

а его пылкий родич подбирается поближе к креслу, в котором сидит усталый немолодой человек. Перед Петруччи уже появился высокий кубок на широком устойчивом основании, на две трети наполненный вином. Уго интересно. Он вообще любопытен по натуре, жадным любопытством молодого волчонка, любит все новое, яркое и занимательное, но больше прочего — полезное. Всех, конечно, учили понемножку, как устроен человек, но хороший командир никогда не упустит возможности узнать больше. Наверняка же пригодится. Такие раны случаются часто, и мрут от них нередко, хотя всего-то, кажется, маленькую дырочку пробило, кровь быстро останавливается. Но большинство умирает, обычно к утру — синеют, задыхаются, глядишь, а уже и сердце не бьется.

— То, что происходит при таком ранении, это… инженерная задача. Простая. Если воздух куда-то попадает — и его потом нужно выталкивать, то, значит, что? Его там, внутри, мало. Там легкие, мехи, они очень хрупкие, потому и прикрыты ребрами. Легко повредить. Воздух в них заходит с одной стороны, как в бычий пузырь… а тут этот пузырь пробивают. Но это полбеды. Мы все же не бычий пузырь, мы устроены Богом умнее и сложнее, и на всякое повреждение разум дает средства, — Петруччи берет кубок, но поднимает не сразу, верно, ждет, пока рука успокоится, руки у него старше лица. — Если быстро закрыть рану или раны так, чтобы воздух не мог проникнуть внутрь, наш мех расправится сам, лишний воздух потихоньку уйдет и человек сможет дышать и жить. Закрыть плотно, наглухо. А вы наложили легкую повязку, кровь удержать. И что вышло? Мальчик вдыхает, ребра расходятся, воздух идет в рану. Выдыхает, ребра сближаются, повязку втягивает внутрь, воздух остается, где был. И чем больше человек дышит, тем больше набирает. Один пузырь уже, считай, лопнул. Второй давит воздухом снаружи… С этой повязкой он за час убил бы себя сам, просто пытаясь дышать.

Уго де Монкада опирается локтем на стол, ставит голову на кисть руки. Смотрит то на ученого, то перед собой. «Вот так просто? Вот так вот понятно?» — написано на сильно загорелом лице. Все трое здесь, кроме синьора Петруччи — не ромеи, а толедцы по крови, но Уго среди них самый смуглый. Его предки неоднократно женились на мавританках с юга.

— Мигель, — распоряжается Корво после недолгого раздумья, — ты понял? Запиши это как приказ для всех медиков при армии. Благодарю, синьор Петруччи. Вам будут помогать, вы получите все, что потребуете. Я хочу, чтобы Марио выжил.

— Не нужно приказа, — Петруччи наконец пьет, осторожно ставит кубок на стол. Одной рукой, хотя явно предпочел бы двумя. — Я сейчас пойду обратно. Не хочу отходить от него надолго. У меня наверняка будет свободное время. Я вам напишу все подробно. И объясню, что делать, если ошибка уже произошла. Если успеть, можно пробить маленькую дырку в другом месте и сделать так, чтобы воздух шел из нее только наружу. Такие раны тоже убивают, но в нашем случае, как это часто бывает, два яда равны одному лекарству. И, кстати, это же средство, почти это же, годится, когда там внутри кровь или гной и человек захлебывается ими. Выпустить жидкость, потом плотно закрыть дыру. Не всегда помогает, раненый должен быть очень здоровым человеком, — кажется, синьор Бартоломео Петруччи из Сиены считает личным оскорблением то, что его средства действуют через раз. — Но лучше что-то, чем ничего. Я опишу симптомы и процедуры. Слушатели кивают. Все они — люди войны и каждому из них эти знания могут понадобиться. И, что самое важное — тут они все могут понять и проверить сами. Это и правда механика, а не алхимия. Даже азы механики. Есть что-то… ненастоящее в том, как все просто. Но ведь помогло же. Наверняка помогло, иначе сиенец не пил бы тут с ними вино, совершенно уверенный, что в его отсутствие ничего дурного не случится.

— Вы не верите в теорию гуморов? — спрашивает Его Светлость.

— Почему, — сиенец удивляется, — не верю? Но зачем применять сложное там, где достаточно простого? Конечно, можно зайти и с этой стороны — от свойств воздуха и свойств крови, но вывод будет тем же: кровь и дыхание в здоровом организме разделены, это вещи разной природы — и так должно оставаться. Человек, Ваша Светлость, как всякий хороший механизм, сложен в создании, но достаточно прост в обращении. И очень, очень прочен. Просто удивительно, от каких вещей мы не умрем, если только дадим телу возможность исцелить себя. Де Монкада отвлекается, задумчиво глядя на стены внутренних покоев. Сами по себе стены ничем не примечательны — штукатурка, росписи, давно уже знакомые всем, кто порой бывает здесь, росписи, хоть и хорошие. Думает он совсем о другом: насколько же удобнее и приятнее иметь дело с такими вот механиками. Простые постижимые идеи, простые, годные для пересказа слова. Легко запомнить, еще легче осознать — и не забудешь, не запутаешься, как в ученых трудах, где через фразу то цитаты на мертвых языках, то отсылки к неведомым древним авторитетам, то споры, не стоящие выеденного яйца. Проку ли человеку войны от всей этой зубодробительной мудрости? Не поймешь и не разберешься. А тут все просто, проще устройства осадной машины.

— Я буду вам обязан, синьор Петруччи, — говорит герцог; он редко произносит подобные слова — они имеют слишком большой вес. Обязан — много серьезнее, чем признателен; но и повод редкий, можно сказать, штучный.

— Не стоит, — ведет головой Петруччи, — Если бы не армии, медицина бы до сих пор не добралась до внутреннего устройства человека. В устах другого человека, даже доктора Пинтора, это прозвучало бы редкой дерзостью. Но дядя синьора Петруччи правит Сиеной. И если бы философ не выбрал другую дорогу, он стоял бы сейчас в цепочке наследования вторым, после бездетного старшего брата. Так что присутствующим он не слуга, а ровня — или почти ровня. И следит, чтобы об этом не торопились забыть.

Впрочем, отметить ответ как дерзость мог бы — и готов — Уго де Монкада, но не Чезаре Корво, герцог Беневентский. Он — с напоминаниями или без — привычно держится так, словно именно он, а не его отец — наместник Господа на земле. Ни вылезший вперед него на дороге мальчишка, ни резкий от усталости ученый доктор не могут вызвать его негодования. Очередной благосклонный кивок, плавный вежливый жест. Все, что нужно обсудить в своем кругу, подождет — но и утомлять беседой сиенца тоже никто не будет. Пусть пьет вино и отдыхает. Доктору должно быть удобно. От этого